Aurea mediocritas
Вот принесла вам Гаарку. если видели, прощения просим) 
«Не надо. Прекрати, пожалуйста. Не делай мне больно! Ты же знаешь, как мне
тяжело смотреть на тебя в такие минуты!» - мысленно умоляла я человека,
сидевшего с таким знакомым выражением лица. И хотя мне хотелось кричать от боли,
которая вот уже десять минут разрывает моё сердце на части, я продолжала сидеть
неподвижно, стиснув зубы. Но странно, чем больше я хотела плюнуть на всё и
подойти, обнять, расплакаться у него на плече – тем сильнее скрежетала зубами, и
тем толще становилась маска напускного безразличия на лице. Казалось, её можно
было явственно ощутить на коже. И я злилась на своё малодушие в который раз, но
ничего, совершенно ничего, не менялось. Даже сжав пальцы в кулак, до боли
впиваясь ногтями в ладонь, даже прикусывая язык до крови, я не решалась
пошевелить и пальцем левой ноги.
«Неужели так сложно? Так сложно сказать
хотя бы пару ободряющих слов? Спросить, в чём дело? Да просто сесть рядом!» - я
задавала себе эти вопросы в течение тех десяти минут, что он сидел практически
напротив меня, как всегда не обращая внимания на окружение.
«Слабачка!
Тряпка! Ни на что негодная эгоистка!» - ругала я себя на чём свет стоит.
«Нет, так дело не пойдёт! Ты сейчас же встанешь и подойдёшь к нему!» - но
почему-то, несмотря на то, что мысли двигались в голове с бешеной скоростью,
наверняка нарушая все законы физики, ноги будто пригвоздило к полу, руки
вцепились в край стула. Так было всегда, как только я ощущала его рядом: тело
наливалось свинцом, эмоции мгновенно исчезали с лица. Быть незаметной,
безмолвной, обездвиженной куклой – вот всё, что оставалось в его присутствии.
Впрочем, так было не только со мной, но и с большею частью людей, когда-либо
встречавшихся с Гаарой. Но со стороны страх ничем не отличался от ступора,
поэтому ничего особенного в моём остекленевшем взгляде он не находил. Но я-то
знала, что чувствую в эти мгновенья! Но я-то понимала, как ему тяжело! Я видела
своими глазами, как его душа истошно вопит, прося пощады. И никто, никто больше
не замечал! Но что толку биться об стенку, когда все мои «встречи» с ним
сводились лишь к одному, а именно: к бесполезному, но неотвратимому ступору.
Внезапно мои мысли прервали. Прервал Гаара.
«Как так?..» - мелькнуло
в голове.
Он стоял близко-близко. Даже руки не надо было протягивать, чтобы
дотронуться до его неизменных чёрных джинсов. Он просто стоял надо мной и, по
всей видимости, смотрел куда-то поверх моей головы. Я продолжала изо всех сил
цепляться за многострадальный стул, уставившись в пол.
«Как он может так
долго стоять и не говорить ни слова? Зачем он вообще встал и подошёл ко мне?» -
Зачем? – неосторожно сорвалось с моих губ.
Сказанного, увы, не вернуть
обратно. Он медленно взглянул в мою сторону. Наши глаза встретились. Сердце
вновь зашлось в мучительной тоске за эти печальные бирюзовые глаза. Никогда я не
видела их так близко. В этих глазах плескалось невысказанное отчаяние под слоем
ложного спокойствия, сейчас там было ещё и удивление неожиданному вопросу, но
самое главное – в них была зашита, загнана в самую глубь, врезана боль
одиночества. Его глаза заставляли холодеть от ужаса, терять остатки сознания и
каменеть от нахлынувшей беспомощности перед их силой.
- Что … зачем? –
отчеканил он вопрос.
- Я… ты… Ты встал и молчишь, вот я и решила, может тебе
нужно что-то? – тихо, не узнавая своего голоса, пробормотала я. - От меня, -
совсем неразличимо прибавила два слова в конце.
- Нужно что-то? Да, нужно.
Вопрос один задать. Ты боишься меня? – на последних словах его голос дрогнул.
Внезапно тяжёлые оковы спали, и меня бросило в жар. Я быстро вскочила со
скамейки, не рассчитав, что двигаться будет так легко. Кулаки разжались сами
собою. Ладони вспотели. Я поспешно обтёрла их об одежду и, набравшись смелости,
которая внезапно вынырнула откуда-то из глубин моего подсознания, вновь
взглянула ему в лицо. Никаких изменений. Только удивление сменилось ожиданием
ответа. Я сглотнула и произнесла всё тем же, не своим, голосом:
- Я… не
боюсь. Мне…мне, - мялась я на одном месте.
«Больно. Тебе больно. А мне
неудобно даже стоять рядом с этой болью. Стыдно даже думать о ней. Что я могу
сделать для тебя? Что мне делать?» – отчаяние сменилось паникой.
- Не
надо, - я с ужасом поняла, что произнесла это вслух, - не нужно больше так
смотреть на меня, - начала я робко, но с каждым словом уверенность по капле
приходила ко мне, и в конце я уже высказывала всё, что думала весь этот год, с
жаром. - Я не хочу больше видеть эти глаза, полные боли! Я бы хотела, чтобы ты
перестал мучиться. Я вижу, я чувствую! Но я не знаю, чем тебе помочь. Я даже не
знаю, имею ли я на это право. Я ничего не знаю. Нет, мне нельзя, ты не должен,
ты не должен доверять мне, и это будет правильно! Но что я могу сделать? Я
больше не могу так! Помоги мне, скажи, что мне делать? – внезапно тирада
оборвалась таким странным вопросом. И снова гробовая тишина. Только зрачки в его
глазах расширились от удивления. В них отобразилась бесконечная растерянность.
Никогда не видела я таких эмоций на его лице. Я не смела пошевелиться.
Необратимость произошедшего ясно представилась мне. От этого конечности снова
парализовало.
- Т-ты, - он смотрел на меня так, будто в первый раз видел,
хотя это было далеко не так. Правда, виделись мы и правда редко…
Его слова
послужили сигналом к действию. Не знаю, откуда у меня появилась эта решимость,
но тогда мне некогда было размышлять о жизни. Я просто подошла к нему вплотную,
не отрывая взгляда. Мне казалось, если отведу глаза – всё пропадёт как страшный
сон. Стоять так близко, ощущать его горячее дыхание, окунаться в его бездонные
бирюзовые глаза… Опомнившись, я обвила его руками за талию, теснее прижимаясь к
его груди. Мне было страшно, что он не поймёт, что ему будет больно ИЗ-ЗА МЕНЯ.
Но он не оттолкнул. Напротив, я могла почувствовать, как его тело мелко дрожит,
а затем медленно расслабляется в моих объятиях. Немного погодя, он тоже обнял
меня. Я чувствовала их тепло сквозь одежду, в которой становилось невыносимо
жарко, но в тот момент я совершенно не думала об этом, только крепче обхватывая
его руками.
«Я не могу отпустить его. Только не теперь!»
Я хотела отдать
ему всё своё тепло без остатка, чтобы потом у него даже и мысли не возникло
ёжиться от холода одиночества. Я стремилась отобрать всё его беспокойство,
высосать всю пустоту, растворить смертельный яд отчаяния.
«Пусть мне будет
плохо, но я спасу тебя, Гаара!»
- Гаара… - прошептала я, уткнувшись носом в
его рубашку. В ответ он пошевелился. Внезапно одной рукой он приподнял моё лицо
за подбородок, заставляя вновь глядеть прямо в его невыносимо-бирюзовые глаза.
Другой он ещё крепче прижал к себе. Дыхание сбилось на мгновение от
прикосновения его губ, оказавшихся такими сладкими и нежными. От горячего
дыхания учащался пульс. Гаара гладил меня по спине, распустил мои волосы,
перебирая шелковистые пряди пальцами. Гаара впитывал меня всем существом. Ему не
верилось в то, что я есть, что я дышу, что я рядом. Он не умел спать, но сейчас
это казалось ему одновременно пугающим и волнительным сном.
Дышать полной
грудью, глотать эмоции друг друга, ловить его жадные поцелуи…
Наконец
страстный порыв сошёл на нет. Я снова взглянула ему в лицо и застыла. Слёзы
удивления, счастья, благодарности, избавления - да сколько там было ещё этих
причин – стояли в его глазах. Я не знала, что сказать, но сказать что-то было
просто необходимо. Он меня опередил, прошептав сбивчивое «спасибо» на ухо. Тогда
я не выдержала, и слова сами полились из моих уст ручьём:
- Не надо, не
плачь, не стоит! Бедный, Гаара, успокойся, всё хорошо, всё в порядке, я же
рядом. Теперь и всегда, - я гладила его по голове, стараясь заглушить
собственную боль, которая только сейчас явственно проступила насквозь. Но это не
действовало. Гаара так и остался стоять, не в силах отпустить меня.
-
Гаара?.. – я снова подняла голову, увидев, что слова бесполезны. Тогда я
аккуратно высвободила руки и обвила его шею, прикасаясь губами к его щекам,
чувствуя солёный привкус на языке. Я не понимала, почему он плачет. Он поспешил
рассеять все мои сомнения:
- Я благодарен тебе. Прости, - он нежно поцеловал
меня. Сейчас Гаара был полностью открыт. Передо мной, девушкой, которая могла
его ненавидеть так же, как это делали все остальные.
Когда слёзы высохли, и
дар речи, наконец, вернулся обоим, он, обессилев, опустился на колени,
уткнувшись носом в мой живот. Я следом присела рядом, перебирая его непослушные
волосы и шепча что-то успокоительное – больше для себя, чем для него. Немного
помолчав, он посмотрел прямо мне в глаза и твёрдо, не оставляя никаких сомнений
произнёс:
- Больше я тебя никогда не отпущу.
